Движение стены заставило меня очнуться и начать спускаться. Ночь не бесконечна, нужно не только обменяться письмами, но и клятву отменить. А если Эмилио от второго откажется, буду считать, что клятва не моя. Правда, на клятве Бласкесу это не сработало, зато сработало на артефакте Истины, что обнадеживало: клятва перед богом наверняка больше привязана к душе, чем клятва перед придворным магом.

Освещающий шар послушно реагировал на каждый мой жест и вселял уверенность в благополучном исходе: всегда можно поджечь незадачливого ухажера, если тому что-то взбредет в голову. Честно говоря, точечная подсветка оказалась весьма полезна: ступени длинной винтовой лестницы ровностью не отличались, и я бы уже не раз могла запнуться и полететь вниз, если бы не видела, куда ставлю ногу. Хорошо, что в потайном ходе было совершенно сухо: ни мха, ни плесени, ни мокриц – короче говоря, никакого геройского антуража. Просто длинная лестница, к концу которой у меня заболели ноги. Наконец я уткнулась в стену, погасила подсветку, закрыла глаза, давая им возможность отдохнуть и настроиться на темноту, и только после этого прикоснулась к стене и произнесла заветное слово.

Эсперанса уже ждала, выделяясь темным силуэтом на фоне луны. Заметив меня, сразу бросилась навстречу.

– Ваша светлость, я уж начала беспокоиться, что вы не появитесь.

– Мы же проверили и убедились, что я могу попасть в подземный ход.

Пока говорила, не забывала шагать вниз по склону от замка к спящей деревеньке. Время действительно позднее – ни один огонек не горел. Подсвечивать нам дорогу не стала: и луна давала достаточно света, и не хотелось показывать знания. Ни к чему тете быть в курсе моих почти восстановленных умений.

– Мало ли, вдруг вы не смогли выйти. Или донья Селия появилась раньше, чем собиралась.

– Она бы проехала мимо тебя.

– Это если не прямиком в замок телепортировалась, – неожиданно возразила Эсперанса.

– А так можно? – удивилась я.

– Конечно, ваша светлость, замок же ее признает.

– А почему тогда мы переправляемся через общественные телепорты?

– Вы не помните, ваша светлость? – Она дождалась моего короткого «нет» и лишь потом продолжила: – Герцоги Эрилейские традиционно в порталах не сильны, что-то там с несовместимостью магии. Я в этом ничего не понимаю, простите. Поэтому ее сиятельство при необходимости просит об услуге магов-портальщиков, что выходит куда дороже, чем если воспользоваться порталом до Осеаля, а потом каретой до замка. Сколько здесь ехать-то?

Мы еще не дошли до деревни, как вдруг из кустов вынырнул Эмилио, заставив мое сердце забиться чаще. Не от радости и не от любви – от страха. Очень уж он неоднозначно выглядел: весь в черном, точно придорожный бандит, одни глаза светятся, как голубые бриллианты. Но приглушенно, так что на расстоянии наверняка не было заметно ничего, кроме силуэта. Родовая особенность, позволяющая видеть ночью? Или результат использования зелья?

Эсперанса приглушенно охнула, но сделала это столь нарочито, что у меня закралось подозрение: она была в курсе встречи именно тут, а возможно, даже отвлекала меня, чтобы я ничего не заметила раньше времени.

– Добрый вечер, Эстефания, – промурлыкал Эмилио. – Я рад, что ты нашла в себе желание встретиться со мной.

– Встретиться с вами? И не мечтайте, дон. Я собираюсь встретиться со своими письмами. Вы принесли их?

Говоря это, внимательно отслеживала каждое движение противника. Но нападать он не думал, вытащил из внутреннего кармана камзола пачку, перевязанную кокетливой ленточкой. Цвет ее я в темноте не различила, но почему-то была уверена, что он розовый.

– Принес, любовь моя. А ты?

Я демонстративно вытащила все три пачки и помахала. На расстоянии. Приближаться к Эмилио было страшно, хотя явной агрессии он не проявлял. Хотя неявная из него так и лезла, несмотря на обманчиво мягкий голос, который переливался бархатными оттенками любви и нежности. Надо признать, красиво переливался, успокаивающе.

– Осталось обменяться и идти к церкви Двуединого. Мне жаль, Эстефания, что наша любовь не стала прекрасной сказкой. Но, может, у меня еще есть шанс завоевать твою благосклонность?

Луна прилежно освещала нашу встречу, чтобы я могла видеть каждый жест Эмилио и черты его лица, на коем сейчас изображалась безграничная жертвенность, в которую почему-то совершенно не верилось.

– Дон де Монтейо, я ценю вашу готовность пойти мне навстречу, но боюсь, у нашей истории больше нет будущего.

Он вздохнул, смиряясь с моим ответом, сделал два шага ко мне и протянул пачку писем. Взяла я их не без опаски, больше обращая внимание на руки дона, чтобы успеть ответить при нападении.

– Здесь все твои письма, Эстефания, – с надрывом сказал он. – Последняя ниточка, которая связывала нас. Я рву ее с болью в сердце.

Возвращенные письма я отправила в карман, недоумевая, почему Эмилио не забирает свои. Неужели хочет оставить на память? Я протягивала ему три тонких пачки, но Эмилио медлил.

– Дон де Монтейо, я покажу себя крайне неблагодарной особой, если при мне останутся и ваши, и мои послания. Забирайте же.

Ткнула конверты ему в грудь. Он протянул руку, но смотрел не на них, а мне в глаза, гипнотизируя, ловя взгляд, не давая отвернуться. Его губы умоляюще шепнули: «Эстефания». Отвлеклась я всего на миг, но этого хватило, чтобы из поднятой руки в мою сторону полетела щепотка порошка.

Даже рукой дернуть не успела, отключилась сразу, словно меня накрыло абсолютно черным покрывалом, разом гасящим все чувства…

Приходила в себя медленно, звуки пробивались с трудом, не желая складываться ни во что понятное. Тело ощущало покачивание поверхности под собой. Мягкой, но короткой – я полулежала, поджав под себя ноги. Похоже, ехали мы куда-то в карете. Холодно не было, меня укрывало что-то легкое, но теплое.

– Дон де Монтейо, а с ее светлостью точно ничего не будет? – раздался жалобный голос Эсперансы.

Надо же, не бросила меня на гадского барона.

– Не будет, – буркнул в ответ похититель. – Проспит сутки и придет в себя уже в моем доме. Главное, успеть до него доехать.

От неудобной позы затекло все тело, особенно сводило руку, пальцы которой продолжали сжимать письма Эмилио. Но я не двигалась, впитывая разговор. Пока они считают, что я в отключке, можно услышать что-то интересное.

– Успеем, как не успеть, – подобострастно проблеяла Эсперанса.

– Она совсем ничего не помнит?

– Совсем, дон де Монтейо. Иначе разве удалось бы вытащить ее светлость ночью в деревню? Сеньор Бласкес что-то сделал с ней в тюрьме, – проговаривая имя придворного мага, Эсперанса понизила голос, словно тот мог ее услышать, – поэтому у ее светлости большие проблемы с памятью.

– Это хорошо.

– Чего ж хорошего, дон де Монтейо? – удивилась Эсперанса.

– Хорошо, что она ничего не помнит. Будет проще.

– Я вам помогу, – сразу вызвалась Эсперанса. – Вы такая прекрасная пара.

– И ревновать не будешь?

Донесшийся до меня звук больше всего походил на поцелуй, долгий и страстный. Я попыталась незаметно приоткрыть глаза, чтобы убедиться, но неожиданно поняла, что вовсе не могу двигаться. Ощущения были жутковатыми, почти как тогда, когда лежала бревном в том мире. Я запаниковала, но вовремя вспомнила, что у меня есть знания, которые позволили бы выйти из настоящей комы, а во мне работает зелье, вычищающее все лишнее, что в меня попало. Так что скоро я опять смогу двигаться.

– Кто я такая, чтобы ревновать? – глухо пробормотала моя горничная. – Я всегда знала свое место. Вы – Сиятельные, я – никто.

– Ты никто, – согласился Эмилио, потом, судя по звуку, открыл окошко между собой и кучером и крикнул в него: – Стой!

– Что вы собираетесь делать? – забеспокоилась Эсперанса. – Неужто высадите меня посреди дороги? Я не выйду. – Она всхлипнула. – Вы же обещали, что я всегда буду вам полезна. Я ваша и душой и телом до самой смерти.

– Хочешь умереть прямо сейчас? – холодно спросил Эмилио.